+7 926 335-41-43 Татьяна
+7 926 541-66-41 Гузель

Архив новостей

О скульпторе Зое Рылеевой. «Крепкая порода - не могу молчать!»

Шели Шрайман, опубликовано в приложении "Окна" ("Вести"), 19.02.2011

Рукопожатие было слишком крепким, если учесть, что скульптору Зое Рылеевой - 92 года. «Мне столько лет приходилось мять руками глину...», - скажет она мне позже. Между прочим этой женщине советские мальчики были обязаны игрушечными солдатиками из своего детства, а страна советов - знаменитым снопом из золотой смальты при входе на выставку ВДНХ и другими скульптурами, которые стоят там и по сей день. А вот металлическую табличку с выбитым на ней именем автора сняли еще в 1974-м году, когда «предательница родины» репатриировалась в Израиль.

Представительница седьмого поколения семьи декабриста Рылеева, казненного при приказу царя, работала на самой помпезной стройке Москвы начала 1950-х, а глину ей помогали мять политзаключенные, которых каждый день привозили сюда НКВДшники. Зоя оформляла павильон «Украина», лепила скульптуры для павильона «Грузия», знаменитых фонтанов «Каменный цветок» и «Дружба народов». Руководил стройкой Хрущев, который без конца наезжал сюда, всех подгоняя, чтобы уложились в срок. Зое запомнилось, что ни один из участников работ не ходил обычным шагом - все бегали, кто с носилками, кто с инструментами. Сталин был тогда еще жив. А вот торжественное открытие выставки после ее реконструкции состоялось в 1954-м году уже без него. И грандиозный памятник «вождю всех народов», который собирались воздвигнуть у центрального входа, так и не был установлен.

 

ПРИБЛИЖЕНИЕ

...Мы познакомились с ней на выставке ее безвеременно ушедшей из жизни дочери, талантливой художницы Иры Рейхваргер в музее Эйн-Харода. Зоя заметно выделялась среди множества посетителей. В ней чувствовалась порода - в том, как она держалась, в манере говорить, в одежде... Пожалуй, она даже была по-своему красива, несмотря на почтенный возраст: я имею в виду не следы былой красы, хотя и они, несомненно, присутствовали, а ту неуловимую красоту, которая отличает людей духовных, и не бросается в глаза.

Спустя месяц мы встретились с Зоей Рылеевой в ее маленькой бат-ямской квартирке, которая одновременно служила ей и студией. И тут я обратила внимание на ее особенный смех - непосредственный, как у молодой девчонки. Она показывала фотографии своих предков и возлюбленных, приклееных между строками рукописного дневника, где уместилась ее такая долгая жизнь, и вспоминала о событиях многолетней давности настолько подробно и эмоционально, словно все это случилось вчера. Как будто она жила за пределами времени, или оно просто не было для нее настолько значимо...

Исполненная экспрессии фигура бегущего солдата (памятник, установленный в Павлово-Посаде), точеные талии отважных «ночные ведьм» (памятник, установленный в Краснодарском крае, где формировался знаменитый женский летный полк), были выполнены в стиле своей эпохи. Мое воображение поражали не они, а маленькие скульптурки, умещающиеся на книжной полке: «Спящая внучка», «Майя Плисецкая», исполненные грации, любви и тепла...

Мелькнула мысль, что если бы Зоя творила не в советских реалиях, из-под ее рук выходило бы нечто совсем иное, напоминающее своей легкостью и изяществом античные скульптуры. И в тот же момент мне открылась в альбоме фотография именно такой работы: точеные фигурки в одеяниях с ниспадающими складками, украшали ножку лампы.

«Фаянс, кобальт, золото. 1960 год» - было выведено под фотографией Зоиной рукой.

 СЕМЬЯ

По линии отца Зои ее род ведет отсчет от брата декабриста Рылеева. После того, как Кондратия Федоровича казнили, вся его семья была сослана в нелюдимую Тульскую губернию, на просторах которой затерялась деревня, получившая благодаря опальным дворянам название Рылеево. Спустя много лет после казни декабристов, когда пошли разговоры о том, что их предки могут подать прошение о возвращении семье дворянства, Зоин дед собрался и поехал в Питер: он хотел вернуть утраченный титул ради детей, чтобы те смогли получить образование. До Питера ему доехать не удалось: в дороге его убили. По семейной версии, убийство было умышленным: власть по-прежнему не желала видеть в составе земства потомков Рылеева. Так что Зоиному отцу учиться не довелось: он занимался самообразованием, много читал и довольно рано покинул тульскую губернию.

Примечательно, что даже в преклонном возрасте Василий Степанович обладал такой благородной внешностью, что режиссер Сергей Бондарчук пригласил 84-летнего Рылеева сняться в его киноэпепее «Война и мир» в роли русского генерала, но он не дожил до конца съемок, и Бондарчуку пришлось многие сцены переснимать.

По линии Зоиной мамы в роду был французский еврей месье Бааль, которому Наполен Третий пожаловал дворянство за пущенный в Париже трамвай. Позже он осуществил подобный проект в Польше. Его дочь Франциска была бабушкой Зои по материнской линии. 

 ВОЙНА

- Наша семья жила в Киеве, в 1940-м году я поступила в Художественный институт, а летом 1941-го поехала на свою первую практику в Карпаты, - вспоминает Зоя. - 22 июня беспечно отправилась в горы на этюды, а по дороге встретила встревоженного гуцула. Он мне говорит: «Куда девушка идет? Кругом война!» Вместе с подругой Асей Цион, которая впоследствии стала известным живописцем, мы добирались домой под бомбежками - где пешком, где грузовиками. Когда пришли в институт, увидели на стене свои фотографии в черных рамках – нас уже все считали погибшими. Потом была поспешная эвакуация в Казахстан. И там я встретила Яна...

ЛЮБОВЬ

- Это была любовь с первого взгляда! – восклицает Зоя, у которой до встречи с Яном была всего одна любовь – еще в школе, с мальчиком по имени Сергей Бонгарт (ныне – известным художником, членом пяти академий, живущим в США). «Удар молнии»? Как у Булгакова? Да. Именно так. Я шла по степи, оглянулась и встретилась взглядом с незнакомым мужчиной. Его голубые глаза сияли дивным светом. Между нами словно луч сверкнул. Это был такой восторг – и душевный и физический! Посреди войны и людского горя передо мной вдруг открылся какой-то удивительный мир. Разве такое бывает случайно? С той минуты мы не расставались, но нам было отпущено так мало... В середине войны Яна Форемняка отправили поднимать партизанское движение в Польшу, откуда он был родом. И больше я его не видела. В 1944-м его убили. В Москву я попала в 1942-м благодаря Яну, - продолжает Зоя. - Когда его туда вызвали накануне заброски в Польшу, он тут же прислал вызов и мне, похлопотал о продуктовой карточке и помог перевестись из Киевского института в Московский. Когда Яна убили, я перебралась из ведомственного общежития к тетке – родной сестре отца, которая жила в Москве. А после войны ездила по приглашению родных Яна на открытие его памятника в местной школе – я вылепила для него барельеф. Меня приняли в Польше очень тепло: Ян успел рассказать обо мне своим близким. Его брат был известным в Польше мореплавателем, капитаном, водившим суда по всему миру. Я поддерживала связь с родными Яна на протяжении многих лет.

Потом я вышла замуж за Ростислава Осьмеркина – племянника знаменитого Александра Александровича Осьмеркина, участника художественной группы «Бубновый валет», профессора живописи. Наш сын Геннадий с 1975-го года живет в Америке, он известный дизайнер, преподает в нью-йоркской Школе искусств...

А с его отцом мы прожили совсем недолго: он был красивый, импозантный мужчина, живописец, но творческих точек соприкоснования у нас было мало. Я занималась скульптурой, а он зарабатывал на жизнь ретушью портретов. А вот его дядя производил на меня колоссальное впечатление. В общении Алпександр Александрович был невероятно легок, но при этом оставался очень целомудренным, тонким и духовным человеком. Когда он входил в комнату, в ней даже атмосфера становилась иной – появлялось ощущение света, гармонии, все вокруг него оживало. Я не переставала восхищаться этим человеком. 

Во время работы на ВДНХ, куда я попала сразу после окончания института, я работала с известным архитектором Тацием, - продолжает Зоя. - Он был дружен с Хрущевым, которого знал еще по Украине.

Таций выиграл конкурс на проект павильона «Украина», а мне поручили его декоративное оформление. Между нами завязались отношения: Алексей Александрович стал мои гражданским мужем, у нас родилась дочь. Но после окончания строительства ВДНХ его вызвали назад в Киев, а я осталась в Москве, где у меня было очень много работы. Я занималась парковой скульптурой, проектировала фонтаны. Мы встречались с гражданским мужем только, когда он приезжал в командировки в Москву. Позже Алексей Александрович получил предложение поработать в Китае, и в эту длительную командировку он собирался ехать со мной, но планам не суждено было осуществиться: их нарушила трагическая гибель мужа в дорожной аварии, когда он поднимался в Карпатские горы, где по его проекту строился санаторий.

Героем моего последнего романа был бывший однокурсник Кологривов, сын правнучки Пушкина – Софьи Воронцовой-Вельяминовой, с которым мы встречались несколько лет. Как же его звали? - Зоя пытается вспомнить и, наконец, произносит, - Ах да, ну конечно - Олег!... А потом я уехала вслед за дочерью в Израиль, где меня ждала совсем другая жизнь.

ТВОРЧЕСТВО

- У нас в роду не было ни художников, ни скульпторов - одни любители изящной словесности. Так что я оказалась первой художницей. Да, именно так – сначала я была художницей. Начинала учиться живописи в Киевском художественном институте, во время войны продолжила учиться в Московском художественном институте имени Сурикова, а диплом получала в Московском институте прикладного и декоративного искусства – уже на факультете скульптуры. Когда Ян погиб, я так переживала его гибель, что потеряла художественное видение: все краски вдруг исчезли, остались черно-белые. А к скульптуре меня подтолкнул Александр Александрович Дейнеко, который преподавал нам живопись. Однажды на занятии я взяла в руки пластилин и о чем-то задумавшись, вылепила женскую головку. Из оцепенения меня вывел голос преподавателя: «Да ты же у нас скульптор!» Так, благодаря Дейнеке я начала изучать скульптуру. Кстати, и свою дипломную работу – лирическую скульптурную композицию «На катке» сдавала Дейнеке: Александр Александрович не преминул вспомнить о том, как вовремя он разглядел во мне скульптора. А вот у мамы насчет моих способностей к скульптуре была другая версия. Когда ее мать умерла, она жила в семье Бааля, у своего дяди и изучала медицину. Однажды ей довелось попасть лекцию профессора из Франции, который рассказывал о способности плода воспринимать музыку и живопись на стадии внутриутробного развития. Маму этот факт настолько впечатлил, что, когда она забеременела, стала часто ходить на выставки, где выставлялась скульптура, которую она очень любила. Она часто потом повторяла: «Я тебя запроектировала тогда быть скульптором». Сразу после защиты диплома меня направили на реконструкцию ВДНХ – работы на павильоне «Украина» тогда еще только начиналась. Я была соавтором архитектора Тация и создавала орнаментальные керамические украшения – арку изобилия, сноп из золотой смальты, листья... Этот период длился четыре года – с 1950-го по 1954-й.

СТАЛИНСКОЕ ВРЕМЯ

- Сталинские репрессии обошли нашу семью стороной, - говорит Зоя. – Я слышала, что в нашем доме ночью увели нескольких людей, но я была с ними не знакома. А когда мне дали в подсобники политзаключенных в стеганках с лагерными номерами, все мое общение с ними сводилось к словам: «принеси» и «подай». Они работали под охраной, а я была еще совсем девчонкой, многого не понимала. Да и трудились мы в таком сумасшедшем темпе и по 14 часов в день... не было лишней минуты, чтобы нормально поесть, не то что отвлекаться на разговоры.

Мы жили в большом доме на проспекте Мира, где Моссовет выделил мне квартиру в честь 150-летия со дня восстания декабристов – во многом благодаря участию Веры Мухиной. Но тут была своя предыстория. Ассистентка Веры Игнатьевны преподавала у нас в институте, а мы тогда с тетей, у которой я жила, очень бедствовали. Преподавательница рассказала Мухиной обо мне, и та попросила привести меня к ней. Вера Игнатьевна была очень благородным и добрым человеком, отзывалась на чужую беду. Она встретила меня очень тепло, расспросила о семье, а потом написала просьбу в Союз писателей о предоставлении помощи представительнице рода декабриста Рылеева. И мне тогда действительно помогли, а кроме того, власти узнали о нашем существовании.

Дом, где я получила квартиру, считался престижным, в нем жили заслуженные люди - например, штурман полка «ночных ведьм» Лариса Литвинова, с которой мы подружились. Позднее я сделала несколько памятников, посвященных этим отважным летчицам. 

ИЗРАИЛЬ, 1974-й ГОД

- В Израиль я уехала, просто закрыв свою мастерскую и оставив все, что там было. Мне нужно было срочно вывозить из страны старшего сына и помогать дочери, у которой в Израиле родились дети и было много поездок за границу. Ее выставки с успехом проходили в Европе и Америке, где все работы сразу раскупались – ни одна назад не вернулась... За мной и сыном тогда уже плотно следили: «органы» прослушивали телефонные разговоры с Израилем и Америкой, буквально «висели на хвосте». Вопрос отъезда даже не обсуждался: мы должны были срочно уезжать. В Вене наши дороги с Геной разошлись: он полетел к невесте в Америку, а я – к Ире в Израиль. В Москве оставалась моя внучка Виктория – дочь сына от его первого брака. Фамилия Осьмеркин в России почитаема, что в какой-то степени помогло Вике добиться признания и успеха. Но, главное, конечно, гены – она очень талантливый живописец и дизайнер.

Ну а я, прибыв в Израиль, скульптурой уже почти не занималась – помогала дочери растить внуков. Иногда делала по одной работе для какой-нибудь выставки и все. А мои проекты фонтанов для израильских городов так и остались невостребованными. Руки у меня до сих пор крепкие - я работала с глиной иной раз по 14 часов в день. Приходила домой и падала. Если бы не помощь моей мамы, которая жила с нами и занималась моими детьми, не представляю, что бы с нами было...

ЛИЧНОЕ

...Я все не решаюсь задать Зое самый непростой вопрос: можно ли когда-нибудь примириться с утратами, связанными со смертью дочери и любимого мужчины? Как это можно пережить? Или такое не проходит никогда? Но она неожиданно сама затрагивает эту тему, показывая мне эскиз барельефа дочери для ее надгробья, над которым сейчас работает. 

- Когда в результате врачебной халатности погибла моя дочь Ира, я спасалась тем, что уходила в работу, - произносит Зоя после долгой паузы. - Что-то лепила, или уходила на природу писать пейзажи. За работой время летело незаметно, голова и руки были постоянно заняты, и это приносило мне хоть какое-то облегчение...

А когда погиб Ян – единственный мужчина, которого я любила, это так сильно на меня подействовало, что я почти на двадцать лет потеряла способность к художественному видению и вернулась к живописи уже в Израиле. То же самое спустя много лет произошло и у моего внука Моти после смерти его мамы: он учился тогда на отделении скульптуры в Нью-Йоркской Академии и в результате сильного стресса, связанного с гибелью Иры, потерял способность воспринимать форму и вынужден был вернуться в Израиль. К счастью, у него проявились способности в архитектуре – видимо, дедушкины гены проснулись: сейчас Моти учится на архитектора, у него очень талантливые работы. И скульптуры у него были потрясающие – вы увидите их снимки в конце моей семейной летописи... 

- Какой период жизни был у вас самым счастливым? – пытаюсь я увести Зою от грустной темы.

- Любовь, рождение детей. Завершение работы над проектом. Когда открывали мой очередной памятник, и я видела, какие сильные эмоции он вызывает у людей, это всякий раз передавалось мне и вызывало в душе такое необыкновенное тепло и облегчение...

- Может, мой вопрос покажется вам нелепым, и все же я его задам: может ли наскучить такая долгая жизнь? Вы столько повидали на своем веку, пережили очень многих из тех, кого знали...Вас уже трудно чем-то удивить...

- Я чувствую, что нужна внукам. Они все время меня теребят, чтобы я жила. Получается, что живу ради них... А вот скульптурой занимаюсь все реже и реже. Кроме барельефа дочери работаю еще над барельефом для собственного надгробья, вот, пожалуй, и все на сегодняшний день...

- Барельеф для собственного надгробья?!? Что вы при этом испытываете?

- Ничего, - негромко произносит Зоя. - Для меня это просто работа... 

- О чем вы мечтаете в 92 года?

- У меня уже давно нет никаких желаний и я не мечтаю о чем-то для себя. Все мои мысли связаны только с внуками: так хочется, чтобы у них было все хорошо. Они у меня все такие замечательные – добрые, талантливые...

- Я вот сейчас подумала, что след, который вы после себя оставили в России - столько памятников по всей стране, и в том числе на ВДНХ – все это переживет еще не одно поколение людей, живущих в России...

- К сожалению, и у памятников есть свой предел прочности. Я так переживала, когда узнала, что все устройство знаменитого фонтана Дружба народов, для которого я вылепила сноп из золотой мальты, проржевало и пришло в негодность. В свое время техник получил за эту сложнейшую конструкцию сталинскую премию!

...У памятников есть свой предел прочности, Зоя права. И человеческая порода по-прежнему остается самой крепкой. И особенно, когда речь идет о таких, как она... 

 

 

http://archive.fo/http://shraiman.livejournal.com/265848.html

Крепкая порода Feb. 19th, 2011

Шели Шрайман

 

12.01.2019